Отчет о семинаре 29-30 сентября 2017 года

Проект «Доступ к правосудию для уязвимых групп в России»

Семинар

Защита прав инвалидов и мигрантов

29 – 30 сентября 2017 г.

Санкт-Петербург

В современном юридическом сообществе России заметно неформальное, но постоянно подчеркиваемое разделение на «просто юристов» и «правозащитных юристов». Первые обычно заинтересованы в получении опыта работы с международными стандартами прав человека и международными механизмами защиты прав человека в той мере, в какой они могут использовать это новое знание в своей рутинной практике по уголовным, административным, гражданским делам с привычными категориями клиентов. Они редко встречаются с представителями уязвимых групп и, как правило, плохо осведомлены о международной практике защиты прав, например, беженцев или людей с ментальными нарушениями.

Но семинар «Защита прав инвалидов и мигрантов», прошедший 29-30 сентября 2017 года в Санкт-Петербурге, показал, что установки молодых и более опытных адвокатов постепенно меняются. Многие из них увидели перспективу собственного профессионального развития в работе по сложным делам в тех сферах, где российская практика заметно отстает от международных стандартов. Пришедшие на семинар адвокаты из Петербурга и других регионов были мотивированы возможностью узнать о британском опыте из первых рук, а также встретиться с ведущими правозащитными адвокатами России - признанными экспертами в деле защиты прав мигрантов (Ольга Цейтлина) и защиты прав пациентов с психическими заболеваниями (Дмитрий Бартенев).

 

В начале семинара Кэтрин Кэссерли, барристер из адвокатской конторы «Cloisters» (Лондон) кратко описала историю принятия Конвенции о правах инвалидов и подчеркнула важность социальной модели инвалидности в противовес медицинской концепции инвалидности. Медицинский подход предполагает, что проблемы инвалидов связаны с состоянием здоровья. Социальный подход предполагает, что проблемы инвалидов связаны с отношением социума. Это принципиально важно для правоприменительной практики.

Конвенция ратифицирована и Европейским Союзом, и Российской Федерацией. Однако реализация принципов, заложенных в Конвенции, все еще весьма затруднительна. Последовательное применение этих принципов зависит не только от экономических возможностей страны, но и от отношения к инвалидам в обществе. Уважение достоинства инвалидов и обеспечение максимальной самостоятельности, включая свободу принятия решений, – это краеугольные камни политики в отношении инвалидов, как того требует Конвенция. В Великобритании эти принципы – уважения достоинства и обеспечения свободы – не являются чем-то новым, поэтому общественная дискуссия и проблемы правоприменительной практики обнаруживаются скорее в контексте дискриминации по признаку инвалидности. В то же время в России и юристам, и инвалидам, и остальным гражданам иногда трудно даже осознать, о защите каких благ и ценностей идет речь. Простой и поучительный пример, приведенный Кэтрин, – дебаты в Британии о правильной дефиниции для инвалидов: «people with disabilities» или «disabled people». Это не лингвистический спор. Принципиально с точки зрения уважения внутреннего достоинства выяснить, как эти люди предпочитают называть себя, чтобы подчеркнуть самоидентификацию, а не оценку со стороны других людей.

Еще одно важное отличие современного британского подхода от традиционного российского подхода к юридическим аспектам такого явления как инвалидность заключается в том, что исходя из социального понимания инвалидности невозможно дать исчерпывающее определение инвалидности. Такой подход вступает в противоречие с формализмом российской правовой системы. Перечень заболеваний и справка, подтверждающая наличие и степень тяжести заболевания из перечня, – это альфа и омега российской практики о защите прав инвалидов. Английское понимание шире и может охватывать различные ситуации, связанные с затруднениями, которые испытывает человек из-за состояния здоровья.

 

Дополнительным источником норм о защите прав инвалидов для Британии пока еще являются правила Европейского Союза, особенно в том, что касается запрета прямой и косвенной дискриминации, в том числе в сфере труда.

Г-жа Кассерли подробно остановилась на практической значимости четкого различения и реализации требования доступности, которое имеет общий характер, и права на «разумное приспособление», которое должно быть индивидуализировано. В России прилагаются усилия по обеспечению доступности среды для инвалидов, но отдельный человек часто не может воспользоваться результатами этих усилий из-за отсутствия разумного приспособления, необходимого в его конкретной ситуации.

Выполнение конвенционных стандартов в Великобритании тоже не идеально. Инвалидам по прежнему существенно затруднен доступ к правосудию. И на улице, и дома они могут стать жертвами насилия, в том числе преступлений ненависти. Им трудно обратиться в правоохранительные органы и суд, трудно собирать доказательства, трудно участвовать в процессе расследования в качестве потерпевших или свидетелей. Им нужна специальная поддержка, а для этого надо обучать не только и не столько адвокатов, сколько полицейских и судей.

Конвенция наряду с другими международными договорами о правах человека, гарантирует инвалидам защиту основных прав – свободу и личную неприкосновенность, свободу от пыток, неприкосновенность частной жизни, защиту личной целостности (integrity). Последнее право относительно новое и недостаточно проработанное. В русском языке даже нет адекватного перевода. Г-жа Кассерли связала суть этого права с достоинством личности в самом широком толковании. Дмитрий Бартенев заметил, что эта норма еще обретет свое наполнение. Но уже сейчас требование защиты целостности личности можно использовать для интерпретации других статей и самостоятельно, например, при обосновании запрета принудительной госпитализации и принудительного лечения.

Доступ к информации – это еще одно фундаментальное право, которое, казалось бы, стало гораздо легче реализовывать в условиях цифрового мира. Есть возможность использовать разнообразные мобильные приложения и т.п. Инвалиды должны получать всю социально значимую информацию, включая, например, трансляцию парламентских слушаний.  Государство должно обеспечить доступность источников информации в подходящей форме. Однако до сих пор в Британии большинство сайтов недоступны для инвалидов, хотя это легко сделать.

Много проблем возникает с реализацией права на образование и права на здоровье. Часто дискриминация имеет место, когда человек с психиатрическим заболеванием обращается в больницу по поводу другого заболевания, но ему не диагностируют другое заболевание, просто не обращая на него внимания на фоне психической болезни. 

Отвечая на вопрос о списке болезней, которые дают право на получение статуса инвалида, Кэтрин отметила, что этот список постоянно меняется. В целях получения социальной поддержки нужно заполнить много форм, что непросто, так в них попадаются противоречия. Проверку на инвалидность проводят разные частные медицинские компании. К ним много претензий по поводу качества работы и квалификации врачей.

По мнению Кэтрин, большие проблемы возникают с реализацией права, предусмотренного статьей 19 Конвенции, – права инвалидов на самостоятельный образ жизни.

Кэтрин обратила особое внимание на роль Комитета по правам инвалидов в интерпретации и постоянном расширении толковании стандартов Конвенции. Комитет распространил сферу действия принципа доступности на вопросы информации и связи, расширил круг объектов доступа, конкретизировав их (суды, тюрьмы, объекты культуры, спорта, досуга и т.д.) и включив объекты частного сектора. Очень важно само понимание Комитетом стандартов не как минимальных требований, а как максимально возможно условий. Таким образом, при анализе ситуации с доступностью Комитет ориентируется на лучшие практики разных стран и требует от остальных участников Конвенции соответствовать лучшим образцам. В наибольшей степени этот подход реализован в отношении регулирования строительства и оборудования зданий (от необходимости специальных инструкций для проектировщиков и строителей до требований универсального дизайна). Помимо приведения национального законодательства в соответствие с Конвенцией Комитет требует принятия национальных планов действий и стратегий для выявления и устранения барьеров доступности среды для инвалидов. Кэтрин подчеркнула, что обеспечение доступа, в свою очередь, является условием для реализации многих других прав (например, если нет доступа в суд или полицию, то сложнее получить правовую защиту).

К сожалению, как и в других сферах международного права, мы наблюдаем разнообразие отношения государств к международным стандартам защиты прав инвалидов. Комитет оценивает исполнение странами рекомендаций. Часть стран выполняет их, часть полностью игнорирует.

 

Кэтрин иллюстрировала свои комментарии статей Конвенции примерами из практики Комитета, Европейского суда по правам человека, национальных судов Великобритании. Некоторые решения сильно озадачили аудиторию, например, дело австралийского глухого гражданина Майкла Локри, который добился права быть присяжным. Некоторые ситуации напоминали о проблемах российской практики, в частности, учет состояния здоровья при избрании меры пресечения, при отбывании наказания и др.

Участники активно включались в дискуссию и формулировали собственные аргументы, которые совпадали с аргументами сторон в реальных делах. Так, мнения адвокатов разделились по поводу описанной Кэтрин ситуации, ставшей предметом рассмотрения английских судов вплоть до Верховного Суда. Приемная мать девочки-инвалида с ментальными нарушениями, заботясь о безопасности подопечной, не выпускала ее из дома. Впрочем, она лишь говорила, что не выпустит приемную дочь на улицу.  И сама девочка ни разу не пыталась выйти. Конфликт между ценностями свободы и безопасности в результате был разрешен в пользу свободы, хотя суды низших инстанций оправдывали действия матери стремлением к наилучшему удовлетворению интересов ребенка в целях его безопасности. Верховный Суд решил, что ограничение свободы более существенно и должно было быть проанализировано судами. Теперь все социальные работники и судьи должны проверять все ли возможные меры для реализации свободы передвижения инвалидов были приняты. 

В заключение обсуждения английского опыта участники и эксперт обсудили сравнительные преимущества двух международных механизмов защиты прав инвалидов – Комитета по правам инвалидов и Европейского суда по правам человека. У российских адвокатов пока нет такого выбора, так как Россия не подписала дополнительный протокол о возможности индивидуальных обращений в Комитет. Однако в арсенале российских правозащитников остается возможность представления альтернативного доклада при регулярном отчете Российской Федерации об исполнении Конвенции и рекомендаций Комитета. Также в некоторых делах о защите прав инвалидов можно использовать другие механизмы международной системы защиты прав человека, например, индивидуальные жалобы в Комитет по правам человека, Комитет против пыток, Комитет по ликвидации дискриминации в отношении женщин т.д. 

 

Дмитрий Бартенев, адвокат из Адвокатской группы «Онегин» (Санкт-Петербург), начал свой обзор практики Европейского суда по правам человека по делам, связанным с инвалидностью, с напоминания о том, что сама Конвенция о защите прав человека и основных свобод не защищает прямо права инвалидов. Но она защищает многие права, толкуя их в аспекте прав инвалидов. ЕСПЧ в деле Глор против Швейцарии, 2009 признал Конвенцию о правах инвалидов универсальным стандартом.

Решения ЕСПЧ серьезно влияют на национальную практику. О решениях органов ООН этого пока сказать нельзя. Первые примеры только появляются. Верховный Суд Российской Федерации один раз сослался на решение Комитета по ликвидации дискриминации в отношении женщин как на основание пересмотра дела (по аналогии с вновь открывшимися обстоятельствами). Рекомендации Совета Европы и практика ЕСПЧ, формирующая новые стандарты отношения к инвалидам, меняют взгляд на привычные для российской практики нормы. Например, если человек помещен принудительно в психиатрическую больницу, это не означает автоматического права применять лечение. Это два разных вмешательства, для которых должны быть специальные процедуры проверки необходимости вмешательства. Сейчас в России принудительная госпитализация автоматически допускает недобровольное лечение (на усмотрение врача-психиатра), что может рассматриваться как нарушение статьи 8 Европейской конвенции в свете рекомендаций Совета Европы и постановления по делу Х против Финляндии. В то же время, ЕСПЧ пока не признает на уровне стандарта недопустимость недобровольного лечения людей с психическими расстройствами, как это сделал Комитет по правам инвалидов.

Дмитрий Бартенев напомнил о Конвенции о правах человека и биомедицине 1997 г., положения которой также используются в практике ЕСПЧ. В деле Баталины против России, 2015 было установлено нарушение статьи 3 ЕКПЧ – жестокое обращение (недобровольное лечение лекарством, в тот момент не допущенным к клинической практике).

 

Не всегда международное регулирование в сфере прав человека приводит к позитивным результатам. Комитет по биоэтике Совета Европы многие годы разрабатывает стандарты недобровольного лечения людей с психическими расстройствами. Проект вызвал мощную негативную реакцию правозащитных органов и организаций, в том числе Комитета ООН по правам инвалидов.  Возможно, эта работа будет прекращена.

Дмитрий далее остановился на установлении и признании инвалидности в российской практике, подчеркнув, что не следует отождествлять понятие "инвалид" в российском праве и понятие "инвалид" в смысле Конвенции. Инвалидность – автономная концепция. Например, ВИЧ-позитивный человек или человек с психическим расстройством в практике ЕСПЧ могут быть рассмотрены как инвалиды даже без наличия подтверждающей статус официальной справки. Такая гибкость конвенционных норм в интерпретации Суда для российских адвокатов является и вызовом, и возможностью. Долго работая в системе, основанной на формализме, и получив соответствующее образование, они, с одной стороны, привыкли к следованию формальным требованиям, с другой стороны, хорошо понимают ограниченность такого подхода и видят перспективы для активного, творческого адвоката в судах, выявляющих смысл прав человека.

Затем Дмитрий проиллюстрировал разнообразные права инвалидов и способы их защиты примерами из практики ЕСПЧ и собственной практики.

Инвалидность как запрещенное основание для разницы в обращении прямо не указана в ст. 14 ЕКПЧ, но она применяется (как в деле Киютин против России, 2010). Свобода усмотрения государства по обращению с ВИЧ-инфицированными или с лицами с психическими расстройствами ограничена – ограничение прав должно быть в большей степени обосновано, процедуры должны быть еще более строгими. Косвенная дискриминация может быть установлена в случаях отсутствия разумного приспособления в связи с инвалидностью (Чам против Турции, 2016).

ЕСПЧ иногда избегает специального дополнительного обсуждения вопроса о дискриминации, если установлено нарушение другой статьи, но постепенно ситуация меняется. В деле из практики Дмитрия у пациента психиатрического интерната на 5 лет изъяли ребенка, и ЕСПЧ нашел нарушение статьи 8, уклонившись от установления нарушения статьи 14. Но трое судей из семи написали особое несовпадающее мнение, указав, что в этом деле вопрос о дискриминации и был главным спорным вопросом.

Дмитрий продолжил обсуждение нарушения прав инвалидов на примерах наиболее сложных и новаторских дел ЕСПЧ. Дмитрий прокомментировал уникальное дело «Центр правовых ресурсов от имени Валентна Кампеану против Румынии», 2014 (заявителем выступала общественная организация после смерти жертвы – одинокого молодого человека, содержавшегося при жизни в интернате). Затем Дмитрий напомнил о подходах ЕСПЧ в делах по статье 3, приведя примеры как из российских дел («куммулятивный эффект», приводящий к страданиям заключенного на инвалидной коляске даже в случае относительно нормальных общих условий содержания), так и из британских дел (случай наказания в виде трех дней лишения свободы за неуважение к суду для женщины на инвалидной коляске). Венгерский кейс о помещении в следственный изолятор молодого глухонемого подсудимого, который не понимал языка жестов и мог общаться только с матерью, вызвал бурное обсуждение. Именно через обсуждение таких «экстремальных» ситуаций адвокаты развивают критическое мышление и глубинное понимание смысла прав человека и обоснованности их ограничений.

На примере дела Станев против Болгарии, 2012 участники узнали, что жестокое обращение в учреждениях социального обслуживания не является специфически российской практикой.

Также Дмитрий затронул тему, связывающую два блока семинара, – права инвалидов в миграционных делах. Если при высылке есть риск жестокого обращения по причине инвалидности, в исключительных случаях может быть признано нарушение статьи 3. Но не ко всем заболеваниям это относится (так ребенок с синдромом Дауна не получил защиты от высылки в страну происхождения). Однако не все заболевания принимаются во внимание. Кроме того, ситуация может меняться со временем (как в деле Асват против Соединенного Королевства (2013, 2015).

Затем Дмитрий Бартенев подробно описал ряд проблем по защите прав инвалидов с ментальными нарушениями. Основная проблема заключается в том, что с точки зрения международного права прав человека лишь "крайне веские причины" могут оправдать ограничение прав инвалидов с ментальными нарушениями. В российской практике все наоборот – ментальная инвалидность облегчает госорганам и судам вмешательство.

ЕСПЧ требует применения особых гарантий в делах о принудительной госпитализации. Должно быть обеспечено право пациента оспаривать лишение свободы. В деле, которое вел Дмитрий Бартенев, Штукатуров против России правительство заявляло, что пациент психбольницы юридически не лишен свободы, т.к. не может сформулировать свою волю. Но человек просил выпустить его. После решения ЕСПЧ внесены изменения в закон в отношении «протестующих» пациентов.

Недееспособного могут направить в интернат без его согласия. Но интернат является местом лишения свободы. Хотя условия в интернатах разные (в некоторых можно гулять по территории и даже выходить за пределы), Конституционный Суд не стал вникать в разницу и распространил habeas corpus на все психоневрологические интернаты. 

Но и для «непротестующих» пациентов должны быть выработаны специальные гарантии, критерии для судей. Пока этого нет.

Еще одна важная тема – доступ к правосудию, право на справедливое судебное разбирательство. Насколько участие инвалида в судебном заседании является эффективным? Сами действия человека и его представителя не проверяются ЕСПЧ. Но люди с инвалидностью – это исключение. Государство в лице судов должно учитывать  особые потребности людей с инвалидностью и даже адаптировать процедуру. Если инвалид не может полноценно представлять свои интересы, должны быть предприняты особые усилия.

Появляется позитивная практика региональных судов и Верховного Суда РФ (заявитель был инвалидом без рук, не мог эффективно представлять себя, при пересмотре сослались на Конвенцию о правах инвалидов; выпускник интерната не получал никакой информации и поэтому пропустил срок на обращение, срок был восстановлен).

После вопросов и ответов участники перешли к практической части семинара.

Работая в малых группах, адвокаты проанализировали две ситуации, выявили признаки нарушения прав инвалидов и предложили стратегии защиты. В ходе обсуждения адвокаты привели примеры из собственной практики. Было видно, как первоначальное скептическое и пессимистическое отношение к перспективам защиты прав инвалидов уступает место профессиональной заинтересованности, настоящему адвокатскому куражу. К концу первого дня семинара грань между «просто юристами» и «правозащитными юристами» стерлась.  Все участники включились в командную работу и продемонстрировали хорошие профессиональные навыки и заинтересованность в новых знаниях по теме защиты прав инвалидов.

 

Второй день семинара был посвящен защите прав мигрантов и беженцев.

Диедра Шихан, солиситор из юридической фирмы «Paragon Law» (Ноттингем) описала применение международных стандартов по правам беженцев в юридической практике в Англии и Уэльсе и проблемы, с которыми сталкиваются адвокаты, защищая права мигрантов.

Практика по предоставлению статуса беженца существенно отличается в России и Великобритании. По сути, мы имеем дело с двумя разными миграционными политиками. Великобритания традиционно является страной привлекательной для беженцев, и система предоставления убежища очень развита. Россия до недавнего времени была скорее транзитной страной, и система убежища только формируется. За весь 2016 год в России получили статус беженца всего 39 человек. В то же время сотни тысяч лиц, в основном из восточных областей Украины, имеют статус временного убежища. В Великобритании специализация миграционных юристов развита, и часть из них фокусируется на правах беженцев. В России правами беженцев, в основном, занимаются общественные организации, которым очень не хватает помощи профессиональных юристов.

Однако, если отвлечься от глобального взгляда на проблему беженцев и проследить судьбу лица, ищущего убежище, в лабиринте национальной процедуры, можно заметить много общего в России и Великобритании.

 

Диедра Шихан очень эмоционально и с множеством примеров описала трудности, с которыми сталкивается заявитель и его адвокат при получении статуса беженца в Англии. «Получать статус беженца – это как бежать вверх по эскалатору, идущему вниз...». Диедра часто представляет детей, у которых вообще нет документов. На собеседовании в миграционной службе ребенка начинают спрашивать, откуда он, просят назвать соседние деревни, спеть национальный гимн, назвать реки и т.п. А дети необразованные, они не знают ответов, но хотят показать, что знают... Еще один возможный тест – привлечение эксперта для определения места происхождения по особенностям произношения.

Вообще, с самого начала система не верит человеку и пытается поймать его на лжи. Бремя доказывания – на самом заявителе, но если правительство заявляет о его лжи, то бремя доказывания переносится на правительство.

Последствия неполучения статуса серьезны – это депортация в ту страну, откуда человек приехал, но случаются депортации и не в ту страну. Часто граждане Зимбабве приезжают по поддельным паспортам, например, паспортам ЮАР. Паспорт выглядит как настоящий, а информация фальшивая. Часто нужно готовить альтернативные стратегии – например, клиент говорит, что он из Сирии, а судья думает, что он из Ирака. Адвокат будет доказывать, что для заявителя есть опасность в Сирии, но даже если он из Ирака, то тоже есть вполне обоснованные опасения.

 

Правительство старается доказать, что причины бегства – экономические (а это не может быть основанием для предоставления статуса).

Родители из Афганистана стараются отослать из страны детей до 14 лет, чтобы их не призвали в Талибан. Пока еще с ними ничего не случилось. Но в случае возвращения в Афганистан есть риски в будущем.

От ярких примеров Диедра перешла к анализу правовых оснований предоставления статуса беженца в соответствии с Конвенцией ООН о статусе беженцев 1951 года.  Наличие опасения – это субъективный элемент основания предоставления статуса беженца. Достаточная обоснованность опасений – это объективный элемент.

Стандарт доказывания по таким делам в Англии – разумная степень правдоподобности, а не доказывание за пределами разумных сомнений.

Сомнения должны толковаться в пользу заявителя. Практика ЕСПЧ подтверждает это: если трудно поверить, то сомнения трактуются в пользу заявителя (J.K. против Швеции); отдельные сомнения могут не лишать информацию заявителя общей убедительности (N против Финляндии).

Необходимо доказать разумную вероятность. Например, преследование в прошлом означает вероятность повторения в будущем (хотя суды Великобритании стараются не признавать это).

 

В Англии суд анализирует все записи в деле заявителя с момента прибытия. Выясняют хронологически всю историю с детства в деталях. Ищут расхождения. Также будут сопоставлять рассказ заявителя с внешними данными (например, о времени бомбардировки населенного пункта). Ожидают, что заявитель помнит все детали. Заявители переживают новый стресс, особенно дети. Они стараются рассказывать всегда одинаково, но это тоже вызывает подозрение. Они боятся рассказывать правду о переезде, так часто он был нелегален. Все действия по сокрытию информации рассматриваются как попытка ввести в заблуждение, например, уничтожение билета.

У адвокатов, специализирующихся на правах беженцев, могут возникать неожиданные проблемы (трудно предположить, как чиновник будет оценивать правдоподобие истории, насколько он вообще подготовлен, чтобы давать такую оценку). Например, молодую иранку заставили выйти замуж в 15 лет за мужчину 40 лет. В брачную ночь она вылезла из окна ванной и убежала. Чиновник был готов принять во внимание традицию принудительного брака. Но она в ходе интервью сказала, что ее муж – курд, который работает в иранской разведке. И чиновник решил, что этого не может быть, т.к. курды – угнетаемое меньшинство. И отказал в предоставлении статуса. В суде был вызван эксперт, который подтвердил, что использование представителя меньшинства разведкой очень правдоподобно (в качестве информанта, сотрудника под прикрытием и т.п.).

Преследование, которого опасается заявитель, может иметь разный характер: изнасилование, побои, действия, которые в совокупности являются преследованием (например, исключение из систем образования, здравоохранения, лишение жилья, оскорбление, унижение). Но суд может по-разному оценить обоснованность опасений.

Много лет Диедра вела дело иранца, гомосексуала. Вопрос состоял в рисках для заявителя в случае, если он будет сохранять свою ориентацию в тайне, как он делал до этого. Суды считали, что необходимость скрывать ориентацию, невозможность даже обсуждать эти ограничения, не являются преследованием. На стадии апелляции была проведена психологическая экспертиза по вопросу насколько человек страдает от того, что он будет скрывать свою сексуальную ориентацию. Только в Верховном суде удалось добиться решения в пользу заявителя. И этим решением был установлен стандарт по отношению к ЛГБТ-заявителям. Если человек намерен вести себя открыто и есть обоснованные опасения преследования, то он получит статус беженца. Если человек готов скрывать свою ориентацию, но не из страха преследования, а из неудобства, отношений с родными и друзьями и т.п., он не получит статуса. Если будет скрывать из страха преследования, то получит статус.

Доказывание оснований преследования требует от адвоката высокого профессионализма и творческого подхода.

 

В делах об опасности преследования на основании религии мы привыкли, что речь идет о доказывании религиозной принадлежности. А как доказывать отсутствие религиозности? Иранец, которому первоначально отказали по другому основанию, подал повторное обращение, заявив, что он отошел от ислама. У него были друзья-свидетели, он смотрел видео с критикой ислама. Но адвокат предупредил его, что вряд ли правительство поверит. Христианин может показать крест, поклясться на библии, а что покажешь ты? И тут клиент вспомнил, что у него есть татуировка с буквой А (атеизм) и изображением дарвиновской эволюции. Татуировку он сделал 1,5 года назад. Адвокат попросила клиента надеть на слушание  футболку с короткими рукавами, чтобы было видно татуировку. Судья спросил - а можно ли свести татуировку в Тегеране? Диедра в ответ заявила, что это невозможно, и что христиан никто не просит снять крест.

 

Еще одно непростое для доказывание основание – политические убеждения.

Сложно доказывать в тех случаях, когда человек раньше не был активистом, не выступал публично. Применяется принцип: человек не должен испытывать страха от демонстрации своих убеждений. Особенно сложно с беженцами sur plus, которые не имели оснований для опасения при въезде в Англию. Диедра вела дело мужа и жены из Зимбабве, которые приехали студентами и уже в Англии узнали много нового о режиме в своей стране. Они стали проводить демонстрации у посольства Зимбабве. Но была вероятна позиция миграционного чиновника о том, что они стали "фальшивыми" активистами, которые протестуют специально. Правительство Зимбабве ничего не знает об этих людях, никакой угрозы для них дома нет. Адвокат не давала никаких рекомендаций, но клиенты неожиданно пришли в посольство Зимбабве в футболках с символикой оппозиции, их задержали, идентифицировали. И теперь они заявили, что у них есть основание опасаться преследования. Миграционная служба настаивала, что это было сделано специально. Но суд принял во внимание во внимание не намерения заявителя, а то, что будет думать и делать преследователь (правительство Зимбабве).

Самое сложное для доказывания – принадлежность к определенной социальной группе (врожденная особенность, особенность происхождения и т.д. ). Суды в Англии ориентируются не только на положения Конвенции, но и на специальную директиву Евросоюза.

В практике Диедры был случай признания основанием принадлежности к социальной группе «ребенок» 14-летнего афганца, сироты, который был вывезен в Иран в 7 лет, а в 14 бежал в Великобританию. В суде правительство заявляло, что возраст не может быть основанием, так он меняется. Но суд согласился с защитой, что в момент обращения и рассмотрения в суде человек не может влиять на свой возраст.

Г-жа Шихан обратила внимание на большое значение анализа страноведческой информации для подготовки позиции по делу. Анализируется, в том числе, возможность получения государственной защиты в стране происхождения. Мы привлекаем экспертов по странам происхождения. Например, если женщина в принципе может обратиться в полицию о домашнем насилии, но ее никто там не будет слушать. Или если дети просто не могут физически обратиться за помощью.

Также надо показывать, что на территории страны нет ни одного региона, где будет безопасно. И нужно показать, почему человек не может переехать в более безопасный регион, что было бы неоправданно суровым ожидать, что человек переедет.

Затем Диедра последовательно описала алгоритм работы адвоката по делу.  

Диедра старается в самом начале получить максимально детальное изложение фактов от заявителя. Максимально выяснить какие доказательства можно получить. Надо перевести документы из страны происхождения. Выяснить, откуда получен документ, что он настоящий. Она фактически учит заявителей праву, объясняет, почему им будут заданы определенные вопросы. Определяет уязвимость, травмы, стрессы и т.п. При проведении медицинских обследований просит медиков излагать выводы на понятном языке, не выходить за пределы компетенции (например, не писать о невозможности оказания нужной медпомощи в стране происхождения). Важны детали. Каждый шрам должен быть объяснен (Стамбульский протокол ООН о расследовании пыток). Надо проверять соответствует ли шрам истории, рассказанной заявителем.

Диедра ответила на многочисленные вопросы участников.

Она высоко оценила британскую систему бесплатной юридической помощи («система хорошая, хотя мы на нее жалуемся. Адвокат сам принимает решение о праве на БЮП для заявителя. Госпрограмма оплачивает услуги адвоката, переводчика, эксперта»). Заявителю обеспечивается переводчик для интервью в органе Министерства внутренних дел, ответственном за вопросы миграции. Адвокат может записать и прослушать текст интервью.

Помощь оказывается и лицам, совершившим преступления (могут дать статус на определенное время, если есть угроза пыток), и беглым российским мошенникам (рассматриваются перспективы - что произойдет с человеком в российских условиях содержания (особенно, если есть заболевания и т.п.). Если у человека возникла семья, то право на семейную жизнь может воспрепятствовать депортации, но это право по ст. 8 ЕКПЧ не абсолютно, применяется принцип пропорциональности.

В заключение Диедра отметила: «Британская юстиция относится позитивно к творчеству адвокатов».

 

Выступление Ольги Цейтлиной, адвоката Адвокатского бюро «Юсланд» (Санкт-Петербург) было не менее эмоциональным и также изобиловало примерами из практики. Работа адвоката по делам беженцев в российских условиях крайне непроста. Вероятность получения статуса беженца минимальна. Подход Управления по вопросам миграции исключительно формальный. Суды, как правило, поддерживают позицию чиновников и не вникают в детали. В то же время, Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод работает как механизм защиты от недобровольного возвращения в страны, где есть угроза пыток и бесчеловечного обращения и наказания.

 

Ольга Цейтлина привела множество примеров проблем, с которыми сталкивается заявитель и адвокат. Например, запись интервьюирования. В России заявитель подписывает русский текст без обратного перевода, без проверки. Переводчики в миграционной службе не являются независимыми. Был клиент из Афганистана, полностью подпадавший под критерии Конвенции (позднее переселен в третью страну). На вопрос, почему раньше не обращался (пропустил одну неделю срока), он ответил "болел и устал". Переводчик перевел "устал". И в суде было отказано даже в допуске к процедуре.

Для тех, кто нелегально находится на территории сначала надо пройти процедуру административного процесса и взыскания, которая может закончиться выдворением. Например, в Санкт-Петербурге так поступили с 11 гражданами Сирии (позднее городской суд отменил выдворение).

Некоторые категории получают временное убежище на 1 год (в основном, граждане Сирии и Украины). Затем отказывают в продлении статуса из-за изменения ситуации в стране происхождения. Также основания отказа – возможность государственной защиты внутри страны.

Клиент из Украины рассказал, что сопровождал раненых и убитых, которых вывозили в Россию. Суд не принял объяснение как нереальное, ведь никаких военных там не было. Выдворение в Киев грозило немедленным уголовным преследованием. Но миграционная служба заявила, что он может сразу из Киева поехать на восток Украины. В суде отменили решение о депортации, но статус не предоставили.  

 

Основной аргумент для запрета экстрадиции – ст. 3 ЕКПЧ. Ольга Цейтлина привела примеры показательных решений ЕСПЧ даже в отношении выдачи опасных преступников  (Серинг против Соединенного Королевства, Сади против Италии). Запрет пыток по ст. 3 абсолютен. И неважно, кто заявитель.

Российские суды относятся к экстрадиции формально – есть запрос, процедура соблюдена, решаем выдать.

 

Иногда трудно узнать, что происходит в стране происхождения. В деле Рябикин против России речь шла о выдаче в Туркменистан обвиняемого в хищении при строительстве железной дороги. Ольга Цейтлина совместно с юристом «Мемориала» Кириллом Коротеевым заняли позицию о том, что именно отсутствие информации об условиях в тюрьмах страны, отсутствие возможности наблюдения, закрытый доступ для международных наблюдателей, ограниченность информации из некоторых отчетов международных организаций позволяют сделать вывод об опасности для представителя уязвимой группы по признаку национальности (русский).  ЕСПЧ согласился с таким подходом.

Ольга прокомментировала практику ЕСПЧ по выдаче в такие страны, как Узбекистан, Казахстан, Беларусь, Киргизия. Эта практика неоднозначна, что связано и с индивидуальными особенностями заявителей, и с изменением ситуации в некоторых странах.

Участники также вернулись к обсуждению использования страноведческой информации при обосновании опасений. Юрист по делам беженцев должен следить за изменением ситуации и искать новые доводы. В двух делах (Суфии и Элми против Соединенного Королевства, 2011 и K.A.B. против Швеции, 2013) суд оценивал ситуацию в Могадишо (столице Сомали). Критерии оценки ситуации в стране – действия, увеличившие опасность для мирного населения; масштаб использования таких методов; количество убитых и раненых; количество внутренне перемещенных – в первом случае были применены в пользу заявителей, а во втором случае был сделан вывод об отсутствии угрозы, хотя были особые мнения об условиях проживания сотен тысяч беженцев, о жертвах мародерства, произвольных арестах, изнасилованиях и т.д.). 

Интересно, что первое дело в ЕСПЧ о беженцах из Сирии было как раз против России в 2015 г. Суд оценил общую ситуацию в стране и обстоятельства заявителей – палестинцев, лиц без гражданства.  

Российские адвокаты по делам беженцев используют и правило 39 – временные меры до решения ЕСПЧ. Обращаются и к ст. 5 ЕКПЧ – в случае нарушения сроков содержания в центрах выдворения. Сроки содержания в центрах выдворения – 2 года. При этом не было  никакого периодического судебного контроля. Например, в деле Ким против России заявитель приехал из Казахстана, но Казахстан не признает его своим гражданином. Районный суд отказал обжаловать его содержание, т.к. нет механизма. ЕСПЧ установил, что нарушена ст. 5. И что ограничение свободы должно иметь правомерную цель. Если правомерная цель исчезла, а в данном случае недостижима (его некуда выдворить), то имеет место нарушение. Суд указал на необходимость мер общего характера (сокращение срока содержания для выдворения, периодически пересмотр). В практике адвоката Цейтлиной федеральные суды удовлетворяли такие жалобы и освобождали, в основном, граждан бывшего СССР. Наконец, в деле Ноэ Мсхиладзе Конституционный Суд РФ признал практику неконституционной. Обязал внести изменения в КоАП (сейчас основания освобождения – только истечение сроков и смерть). КС РФ решил, что если срок содержания более 3 мес., то лица имеют право на обращение в суд. Пока изменений в закон нет. Но сотни человек в России уже были освобождены судами. в т.ч. лица без гражданства.  

Также адвокаты в России ссылаются на ст. 8 ЕКПЧ – право на семейную жизнь. Ольга прокомментировала дело Закаев и Сафонова против России. ЕСПЧ говорит, что нужно оценивать семейные связи, обстоятельства правонарушения. Например, нарушение административного порядка – это вообще не преступление. Большинство адвокатов, не имеющих практики обращения в ЕСПЧ, пока только осваивают суть принципа пропорциональности и возможности аргументации в судах первой инстанции.

И вновь было упомянуто дело Киютин против России, возвращая участников к теме предыдущего дня. ВИЧ не может являться препятствием для въезда или основанием для выдворения и депортации.

В заключение Ольга Цейтлина ответила на вопросы участников, дав множество практических советов со ссылками на постановления ЕСПЧ и КС РФ. Вновь пришлось вернуться к сложностям работы в условиях несоблюдения государственными органами правил, установленных как международными нормами, так и национальным законодательством.

 

Практические задания второго дня семинара были разными. Сначала участники проанализировали ситуацию с сирийским беженцем из Алеппо, содержащимся в центре временного содержания. Они выявили признаки нарушения прав практически по всем статьям Европейской конвенции. Они также использовали в своей аргументации Конвенцию ООН о статусе беженцев. Затем прошло обсуждение о наиболее перспективных направлениях защиты.

 

Второе практическое упражнение прошло с элементами ролевой игры. Сначала участники анализировали информацию, сообщенную молодой женщиной, которая ищет убежище в Великобритании. Они сформулировали основания для предоставления статуса беженца и нашли подтверждающие обстоятельства, также определили какие еще доказательства могут быть использованы. Однако затем они поменяли роль и выступили в качестве чиновника с критикой истории, рассказанной заявителем как недостоверной. И, затем, вновь поменяв роль, они постарались найти контраргументы от имени заявителя. Участники продемонстрировали прекрасные аналитические и риторические навыки. По оценке британских коллег с такими навыками и таким творческим подходом российские адвокаты вполне могли бы практиковать в Англии!

Несмотря на очень тяжелые темы и часто трагические примеры, семинар завершился позитивно. Адвокаты готовы к работе по защите прав представителей особо уязвимых групп и хотели бы получить еще больше практических советов от британских коллег для расширения спектра инструментов, которые они могли бы использовать в российской практике.